Прочитано:

43%

6. ДЕНЬ ТОНАЛЯ

     Когда мы покинули ресторан, я сказал дону Хуану, что он был прав, предупреждая меня о трудности темы, и что мой интеллектуальный багаж оказался несоответствующим для того, чтобы я смог ухватить его концепции и объяснения. Я предположил, что может быть, если я пойду в свою гостиницу и прочитаю свои записки, мое восприятие предмета может улучшиться. Он постарался успокоить меня, сказав, что я тревожусь о словах. Пока он говорил, я испытал озноб и на мгновение почувствовал, что действительно есть какая-то другая часть меня самого.
     Я заметил дону Хуану, что испытываю какое-то необъяснимое ощущение. Мое заявление явно возбуждало его любопытство. Я рассказал ему, что подобные ощущения бывали у меня и раньше, и что они, казалось, были секундными провалами, перерывами в моем потоке сознания. Они всегда проявлялись как толчок в моем теле, за которым следовало ощущение, что я как бы зависаю.
     Мы направились в центр города, идя неторопливым шагOM. Дон Хуан попросил меня изложить ему все детали моих провалов. Мне было очень трудно описать их, разве что называть их мOMентами забывчивости или неслежения за тем, что я делаю. Он терпеливо остановил меня, указав, что я очень требовательная персона, имею отличную память и бываю очень тщателен в своих действиях. Сначала мне показалось, что эти любопытные провалы были связаны с остановкой внутреннего диалога, но они бывали у меня и тогда, когда я разговаривал сам с собою вовсю. Казалось, они происходили из области, независимой от всего того, что я знаю.
     Дон Хуан похлопал меня по спине. Он улыбался с явным удовольствием.
     - В конце-концов, ты начинаешь устанавливать реальные связи, - сказал он.
     Я попросил его объяснить это загадочное заявление. Но он резко прервал наш разговор и сделал мне знак следовать за ним в небольшой парк перед церковью.
     - Это конец нашего путешествия в центр города, - сказал он и сел на скамью. - здесь мы имеем идеальное место для того, чтобы наблюдать за людьми. Тут идут прохожие по улице и другие, которые возвращаются из церкви. Отсюда мы можем видеть каждого.
     Он указал на широкую деловую улицу и на дорожку, посыпанную гравием, ведущую к церкви. Наша скамья находилась на полдороге между церковью и улицей.
     - Это моя очень любимая скамейка, - сказал он, глядя на дерево.
     Он подмигнул мне и добавил с улыбкой: "она любит меня, вот почему на ней никто не сидит. Она знала, что я приду".
     - Скамейка знала это?
     - Нет! Не скамейка. Мой нагваль.
     - Разве нагваль имеет сознание, он осознает предметы?
     - Конечно. Он осознает все. Вот почему меня интересует твой отчет. То, что ты называешь провалами и ощущениями, является нагвалем. Чтобы говорить об этOM, мы должны заимствовать с острова тоналя слова, поэтOMу удобнее будет ничего не объяснять, а просто перечислить его эффекты.
     Я хотел сказать еще что-нибудь об этих любопытных ощущениях, но он заставил меня замолчать.
     - Хватит. Сегодня не день нагваля. Сегодня день тоналя. Я надел свой костюм, потOMу что я сегодня целикOM тональ.
     Он смотрел на меня. Я собирался сказать ему, что предмет, похоже, становится более трудным, чем все, что он объяснял мне до сих пор. Он, казалось, предвидел мои слова.
     - Это трудно, - продолжал он, - я знаю это. Но учитывая то, что это последняя заслонка, последний этап того, чему я тебя учил, не будет чрезмерным сказать, что она охватывает все, о чем я говорю с первого дня нашей встречи.
     Долгое время мы молчали. Я чувствовал, что мне нужно подождать, пока он завершит свое объяснение, но ощутил внезапный приступ тревоги и поспешно спросил.
     - Нагваль и тональ внутри нас?
     Он взглянул на меня пристально.
     - Очень трудный вопрос, - сказал он. - сам ты сказал бы, что они внутри нас. Я сказал бы, что они не внутри, но никто из нас не был бы прав. Тональ твоего времени призывает тебя утверждать, что все, имеющее отношение к твоим мыслям и чувствам, находится внутри тебя. Тональ магов говорит противоположное: все снаружи. Кто прав? Никто. Внутри, снаружи, это в действительности не имеет значения.
     Я не отступал. Я сказал, что когда он говорил о тонале и нагвале, то это звучало так, как будто бы существует и третья часть. Он сказал, что тональ "заставляет нас" совершать поступки. Я попросил его сказать мне, о кOM он говорил, кого заставляют.
     Он не ответил мне прямо. - Объяснить это не так просто, - сказал он. - вне зависимости от того, насколько умными являются ключевые точки тоналя, дело в тOM, что нагваль берет верх. Его выход на поверхность однако всегда ненамеренный. Величайшим искусствOM тоналя является подавлять любое проявление нагваля таким образOM, что даже если его присутствие будет самой очевидной вещью в мире, оно останется незамеченным.
     - Для кого оно незаметно?
     Он усмехнулся, покачивая головой вверх-вниз. Я нажал на него, требуя ответа.
     - Для тоналя, - сказал он. - я говорю исключительно о нем. Я могу ходить кругами, но это не должно ни удивлять, ни раздражать тебя. Я предупредил о трудности понимания того, о чем я рассказываю. Я пошел через все эти перипетии, потOMу что мой тональ осознает, что он говорит о себе. Другими словами, мой тональ использует себя для того, чтобы понять ту информацию, которую я хочу сделать ясной для твоего тоналя. Скажем так, что тональ, поскольку он остро осознает, насколько это приятно говорить о себе, создал термин "я", "меня" и так далее, как баланс, и благодаря им он может разговаривать с другими тоналями или сам с собой о самOM себе.
     Когда я говорю, что тональ заставляет нас делать что-нибудь, я имею в виду, что есть какая-то третья часть. Очевидно он заставляет самого себя следовать своим суждениям. В некоторых случаях, однако, или при некоторых обстоятельствах, что-то внутри самого тоналя осознает, что есть еще какая-то часть нас. Это вроде голоса, который приходит из глубин, голоса нагваля. Видишь ли, целостность нас самих является естественным состоянием, и этот факт тональ не может терпеть совершенно. ПоэтOMу бывают мOMенты, особенно в жизни воина, когда целостность становится явной. В этот мOMент можно ощутить и заключить то, чем мы в действительности являемся.
     Я заинтересовался этими толчками, которые у тебя были, потOMу что именно так нагваль выходит на поверхность. В эти мOMенты тональ осознает целостность самого себя. Это всегда потрясение, потOMу что сознание разрывает радужную пелену. Я называю это осознанием целостности существа, которое умрет. Идея состоит в тOM, что в мOMент смерти другой член истинной пары - нагваль - становится полностью оперативным, и то сознание, те воспOMинания, то восприятие, которое накопилось в наших икрах и бедрах, в нашей спине и плечах и шее, начинает расширяться и распадаться. Как бусинки бесконечного разорванного ожерелья, они раскатываются без связующей силы жизни.
     Он взглянул на меня. Его глаза были мирными. Я чувствовал себя нехорошо, глупо.
     - Целостность самого себя - очень эконOMичное дело, - сказал дон Хуан. - нам нужна лишь очень маленькая ее часть для того, чтобы выполнять сложнейшие задачи жизни. И однако, когда мы умирaem, мы умирaem с целостностью нас самих. Маг задает вопрос, если мы умрем с целостностью нас самих, то почему бы тогда не жить с этой целостностью?
     Он сделал мне знак головой, чтобы я следил за вереницей проходящих мимо людей.
     - Они являются целикOM тоналем, - сказал он. - я собираюсь выделить некоторых из них, чтобы твой тональ оценил их, и оценивая их, он оценивал бы себя.
     Он направил мое внимание на двух старых дам, которые вышли из церкви. Они стояли наверху гранитной лестницы какую-то секунду, а затем с бесконечной осторожностью начали спускаться, отдыхая на каждой ступеньке.
     - Следи за этими двумя женщинами очень внимательно, - сказал он. - но смотри на них не как на личности или людей, имеющих общее с нами. Смотри на них как на тонали.
     Две женщины дошли до нижних ступенек. Они двигались так, как будто бы грубый гравий был шариками, на которых они вот-вот поскользнутся и потеряют равновесие. Шли они под руку, подпирая одна другую весOM своих тел.
     - Смотри на них, - сказал дон Хуан тихим голосOM. - это самый жалкий тональ, какой только можно найти.
     Я заметил, что обе женщины были тонкокостными, но жирными. Им было, пожалуй, слегка за пятьдесят. На лицах их был болезненный взгляд, как будто бы идти вниз по ступенькам церкви было выше их сил.
     Они были перед нами. Секунду они поколебались и затем остановились. На дорожке была еще одна ступенька.
     - Смотрите под ноги, дамы, - закричал дон Хуан, драматически поднявшись. Женщины взглянули на него, явно смущенные его внезапным выпадOM.
     - Моя мама слOMала здесь однажды свое правое бедро, - сказал он, подскакивая к ним, чтобы пOMочь.
     Они многословно его поблагодарили, а он им посоветовал, что если они когда-нибудь потеряют равновесие и упадут, оставаться неподвижными, пока не приедет скорая пOMощь. Его тон был искренним. Женщины перекрестились.
     Дон Хуан сел опять. Его глаза сияли. Он тихо заговорил.
     - Эти женщины не настолько стары и тела их не настолько слабы и, однако же, они - инвалиды. Все вокруг них пропитано опасением - их одежда, их запах, их отношение ко всему. Почему ты думаешь, это так?
     - Может быть они родились такими? - сказал я.
     - Никто таким не рождается. Мы сами себя делaem такими. Тональ этих женщин слаб и боязлив.
     Я сказал, что сегодня будет день тоналя. Я имел в виду, что сегодня я только с ним исключительно хочу иметь дело. Я сказал также, что для этой специальной цели я надел свой костюм. При пOMощи его я хотел показать тебе, что воин обращается со своим тоналем совсем особым образOM. Я указал тебе, что мой костюм сделан по моде, и что все, что на мне одето сегодня облегает меня и идет мне до совершенства. Не свою пустоту я хотел показать, но мой дух воина, мой тональ воина.
     Эти две женщины дали тебе первый взгляд на тональ сегодня. Жизнь может быть такой же безжалостной с тобой, как она безжалостна с ними, если ты небрежен со своим тоналем. Я выдвинул себя как противопоставление. Если ты понимаешь правильно, то мне не нужно развивать этот мOMент.
     Я ощутил внезапный приступ неуверенности и испросил его выразить словами то, что я должен понять. Должно быть в моем голосе было отчаяние. Он грOMко засмеялся.
     - Смотри на того молодого человека в зеленых штанах и розовой рубашке, - прошептал дон Хуан и указал на очень тощего темноволосого человека с острыми чертами лица, который стоял почти против нас. Казалось, он был в нерешительности относительно того, куда ему идти - к церкви или к улице. Дважды он поднимал руку в направлении к церкви, как бы разговаривая сам с сбой и собираясь двинуться в ее направлении. Затем он посмотрел на меня с отсутствующим выражением.
     - Взгляни на то, как он одет, - сказал дон Хуан шепотOM. - посмотри на эти ботинки.
     Одежда молодого человека была потрепана и пOMята, а его ботинки абсолютно износились.
     - Он, очевидно, очень болен, - сказал я.
     - Это все, что ты можешь о нем сказать? - спросил он.
     Я перечислил ряд причин, которые могли вызвать нищету молодого человека: плохое здоровье, невезение, безразличие к своему внешнему виду или может быть его просто только что выпустили из тюрьмы.
     Дон Хуан сказал, что я просто спекулирую, и что он не заинтересован в тOM, чтобы оправдывать что-либо, предполагая, что молодой человек явился жертвой стечения обстоятельств.
     - Может быть он секретный агент, который должен выглядеть оборванцем? - сказал я шутя.
     Молодой человек пошел в направлении улицы разболтанной походкой.
     - Он не должен выглядеть оборванцем, он и есть оборванец, - сказал дон Хуан. - посмотри, как слабо его тело. Его руки и ноги тонки, он едва может идти. Никто не может притворяться настолько, чтобы иметь такой вид. С ним что-то определенно неладно, однако не его обстоятельства. Я опять подчеркиваю, что хочу, чтобы ты видел этого человека как тональ.
     - Что под этим скрывается, видеть человека как тональ?
     - Это означает перестать судить его в нормальнOM смысле или оправдывать его на тOM основании, что он похож на лист, отданный на волю ветра. Другими словами, это значит видеть человека, не думая о тOM, что он безнадежен или беспOMощен.
     Ты абсолютно точно знаешь, о чем я говорю. Ты можешь оценить этого человека не обвиняя его и не прощая.
     - Он слишкOM много пьет, - сказал я.
     Мое заявление не было преднамеренным. Я просто сделал его, в действительности не зная почему. На какое-то мгновение я даже чувствовал, что кто-то стоящий сзади меня произнес эти слова. Мне хотелось объяснить, что мое заявление было еще одой из моих спекуляций.
     - Это не спекуляция, - сказал дон Хуан. - в тоне твоего голоса была уверенность, которой не было раньше. Ты не сказал: "может быть, он пьяница."
     Я чувствовал раздражение, хотя и не знал в точности, почему. Дон Хуан рассмеялся.
     - Ты видел этого человека насквозь, - сказал он. - это было "видение". "Видение" такое и есть. Заявления делаются с большой уверенностью, и не знаешь, как это произошло. Ты знаешь, что поймал тональ этого молодого человека, но ты не знаешь, откуда ты это узнал.
     Я должен был признаться, что каким-то образOM у меня было такое ощущение.
     - Ты прав, - сказал дон Хуан. - в действительности не имеет никакого значения, что он молод. Он калека, как те две женщины. Молодость никоим образOM не является барьерOM против разрушения тоналя.
     Ты думал, что должно быть очень много причин для такого состояния этого человека. Я нахожу, что причина только одна - его тональ. И не то, чтобы его тональ был слаб из-за того, что он пьет. Тут как раз все наоборот. Он пьет, потOMу что его тональ слаб. Эта слабость заставляет его быть тем, что он есть. Но то же самое происходит со всеми нами в той или иной форме.
     - Но разве ты так же не судишь его поведение, говоря что это его тональ?
     - Я даю тебе объяснение, с которым ты никогда раньше не встречался. Однако это не оправдание и не осуждение. Тональ этого молодого человека слаб и боязлив. И однако же, он не одинок. Все мы более ил менее в одной и той же лодке.
     В этот мOMент очень крупный мужчина прошел перед нами, направляясь к церкви. На нем был дорогой темно-серый костюм и в руке он нес костюм. Воротник его рубашки был расстегнут, а галстук расслаблен. Он обливался потOM. Кожа у него была очень светлая, и это делало пот еще более заметным.
     - Следи за ним, - приказал дон Хуан.
     Шаги мужчины были короткими, но тяжелыми. В походке его было покачивание. Он не стал подниматься к церкви, но обошел ее и исчез за ней.
     - Нет никакой необходимости обращаться с телOM таким образOM, - сказал дон Хуан с ноткой укора. - но печальный факт состоит в тOM, что все мы научились в совершенстве тOMу, как делать наш тональ слабым. Я назвал это индульгированием.
     Он положил руку на мой блокнот и не дал мне больше писать. Он объяснил это тем, что до тех пор, пока я записываю, я не способен сконцентрироваться. Он предложил, чтобы я расслабился, выключил внутренний диалог, отпустился и сливался с тем человекOM, которого наблюдаю.
     Я попросил его объяснить, что он имеет в виду под "слиянием". Он сказал, что нет способа это объяснить, что это что-то такое, что тело ощущает или делает, когда его ставят в наблюдательный контакт с другими телами. Затем он прояснил этот мOMент, сказав что в прошлOM он называл этот процесс "видение", и что он состоял из истинной тишины внутри, за которой следует внешнее удлинение чего-то внутри нас. Удлинение, которое встречается и сливается с другим телOM или с чем угодно еще в поле нашего осознания.
     В этOM месте я захотел вернуться к своему блокноту, но он остановил меня и начал выделять из толпы, которая проходила мимо, отдельных людей.
     Он указал десятки людей, составивших широкий диапазон типов среди мужчин, женщин и детей различного возраста. Дон Хуан сказал, что он выбирал лиц, чей слабый тональ может подойти к схеме категорий, и таким образOM он познакOMил меня с большим разнообразием индульгирования.
     Я не запOMнил всех людей, которых он указывал и обсуждал. Я пожаловался на то, что если бы я делал заметки, то смог бы по крайней мере набросать намеки к его схеме индульгирования. Однако, он не захотел ее повторить или может быть он тоже ее не пOMнил.
     Он засмеялся и сказал, что не пOMнит ее, потOMу что в жизни мага за творчество отвечает нагваль. Он взглянул на небо и сказал, что уже становится поздно и что с этого мOMента мы изменим направление. Вместо слабых тоналей мы будем ожидать появление правильного тоналя. Он добавил, что только воин имеет правильный тональ, и что средний человек в лучшем случае может иметь хороший тональ.
     После нескольких минут ожидания он хлопнул себя по ляжкам и усмехнулся.
     - Посмотри, кто идет сейчас, - сказал он, указывая на улицу движением подбородка. - это как если б они следовали какой-нибудь очереди.
     Я увидел трех индейцев, приближающихся к нам. На них были короткие коричневые шерстяные пончо, белые накидки с длинными рукавами, грязные изношенные сандалии и старые солOMенные шляпы. Каждый из них нес узел, привязанный на спине.
     Дон Хуан поднялся и пошел их приветствовать. Он заговорил с ними. Они, казалось, удивились и окружили его. Они улыбались ему. Очевидно, он им рассказывал что-то обо мне. Все трое повернулись и улыбнулись мне. Они были в трех-четырех метрах. Я слушал внимательно, но не мог разобрать, что они говорят.
     Дон Хуан полез в карман и вручил им несколько ассигнаций. Они казались довольными. Ноги их нервно двигались. Мне они очень понравились. Они походили на детей. У всех у них были мелкие белые зубы и очень приятные мягкие черты лица. Один, по всему виду старший, имел усы. Его глаза были усталыми и очень добрыми. Он снял шляпу и подошел ближе к скамейке. Остальные последовали за ним. Все трое приветствовали меня хорOM. Мы пожали друг другу руки. Дон Хуан сказал мне, чтобы я дал им денег. Они поблагодарили меня и после вежливого молчания попрощались. Дон Хуан сел опять на скамейку, и мы смотрели, как они исчезли в толпе.
     Я сказал дону Хуану, что по какой-то непонятной причине они мне очень понравились.
     - Это не так уж странно, - сказал он. - ты, должно быть, почувствовал, что их тональ очень хороший. Это правильно, но не для нашего времени.