Прочитано:

52%

     Люди онемели. В их сердцах медленно рождался вздох, словно только теперь начала дышать грудь, освободившаяся от тяжести каменной глыбы. На коленях подползли они к Эпафродиту. Слезы капали на его ноги, поцелуи покрывали его обувь.
     Нумида горстями оделял их серебряными статерами.

3

     Близилась полночь.
     Эпафродит сидел у себя в спальне, на мягком бархате, облачившись в торжественную одежду. Тело его было умащено, и аромат проникал сквозь драгоценный виссон, голова была причесана - теперь Эпафродит не выглядел обвиняемым. Все на нем было великолепно, все сверкало, словно он собирался к самому императору. Грек прекрасно понимал, что близится либо его торжество, либо гибель, но и победу и смерть он хотел встретить в блеске, сопутствовавшем ему уже долгие годы.
     Он напряженно вслушивался, стараясь не пропустить пьяные, разгульные голоса солдат, возвращающихся из кабаков. Ровно в одиннадцать часов солдаты должны были появиться у его дома. Перевернув песочные часы, Он разволновался. Тревога нарастала с каждой минутой. Он был у цели, впереди победа или смерть! Один миг, одно непродуманное слово, приказ офицера, которому вздумалось бы отозвать или переменить караул, назначенный на эту ночь, могли разрушить его план, и с вершины он рухнул бы в бездну и уже вряд ли смог бы когда-либо осуществить свой план.
     Минуты уходили, его стоическая душа и могучий дух изнемогали. Он встал, взял темный плащ, шелковым платком обмотал голову, поверх него натянул капюшон и вышел в атриум.
     - Идут! - шепнул Нумида.
     Эпафродит был настолько возбужден, что не услышал доносящихся издалека смеха, пения, шагов.
     - Это шум с площади!
     - Нет, светлейший! Площади давно стихли.
     Вскоре Эпафродит и сам смог различить веселые вопли подгулявших солдат.
     - Ты не заметил, куда делись соглядатаи, что торчали возле дома?
     - Дремлют у ворот советника Иоанна.
     "Отлично, - подумал Эпафродит. - Солдаты незамеченными проникнут в мои конюшни".
     Смех, крики, шутки, песни, нетвердые шаги пьяных гуляк приблизились уже к самым воротам. Кто-то с размаху налетел на них так, что они загудели. Эпафродит и Нумида различили слова, сопровождaemые общим хохотом:
     - Этого он тоже в руках держит!
     - Старик - славин. Хорошо играет, - подмигнул Эпафродит.
     Постепенно голоса удалились и наконец совсем затихли.
     Эпафродит и Нумида пошли в сад. Раб поспешил вперед и через несколько минут бегом вернулся:
     - Славины седлают коней, господин! Их никто не заметил!
     - Лодки готовы? Оружие? Мечи? - лихорадочно спрашивал грек.
     - Все готово, господин!
     Они спустились по тропинке к морю.
     Маленькая лодка, которой управлял сильный раб, легко скользила по волнам. На некотором расстоянии за ней бесшумно двигалась ладья побольше.
     Когда они вышли в Пропонтиду, укутанный в темный плащ Эпафродит взмолился:
     - Господи, помоги, спаси его!
     Гребцы осторожно, без малейшего шума и всплеска, погружали весла в воду. Таинственными тенями скользили лодки по безмолвной пучине, которая словно замерла в страхе, исполненном ожидания.
     Звезда над куполом святой Софии указывала полночь, когда они пристали к садам императора. Большая ладья укрылась в густых зарослях лотоса, в ней никто не шевельнулся. Из маленькой лодки на берег вышли Нумида и Эпафродит.
     На площадке мраморной лестницы из тени кипарисов выступила темная фигура. Сердце Эпафродита заколотилось.
     Человек махнул рукой, и они последовали за ним по извилистым тропинкам между пиниями, кипарисами, пальмами и миндальными деревьями.
     Тень замерла, поджидая Эпафродита.
     - Стоп. Дальше не пустят! Стража!
     - Вперед! - прошептал Эпафродит и решительно направился к неподвижному, словно статуя, палатинцу.
     Спиридион юркнул за олеандр.
     При виде Эпафродита палатинец отвернулся и пошел прочь, словно смотрел на пустое место.
     Спиридион был изумлен. Испуганно последовал он за греком и, склонившись к нему, произнес голосом, в котором звучал ужас:
     - Ты волшебник, о господин!
     - Да, но только на эту ночь! Караул околдован. Он не видит нас!
     Спиридион обрадовался. Всей душой уверовав в волшебную силу Эпафродита, он смелее пошел вперед, трепеща перед греком. Скажи тот сейчас, что он, Спиридион, не получит ни гроша, евнух не осмелился бы возразить волшебнику и безропотно, с покорностью выполнил бы любое его желание.
     Скоро они приблизились ко второму караулу, что стоял у ворот, ведущих из сада во дворец.
     Матово отсвечивал шлем в безлунной ночи. Серой тенью поблескивал меч в руках воина.
     Спиридион открыл дверь так тихо, что не скрипнули петли. Солдат не двинулся с места, не поднял свой меч и не преградил им путь. Каменным изваянием застыл он на месте.
     Теперь Спиридион окончательно убедился в волшебных чарах Эпафродита.
     В страхе перед Эпафродитом и в то же время осмелев под защитой могущественного грека, он быстро повел обоих по мрачному лабиринту коридоров, лестниц и кривых переходов к последней двери, которая вела в жилище тюремщика.
     Здесь Спиридион остановился.
     - Господин, ты заколдуешь тюремщика?
     - Нет, его не могу.
     - Мы пропали! - застонал евнух.
     - Открывай! - приказал Эпафродит.
     - Пропали, пропали! - причитал евнух и быстро крестился, отодвигая засов.
     - Зажги факел!
     Нумида высек под плащом крохотный огонек и зажег факел.
     Спиридион указал пальцем на вход и, весь дрожа, сжался у стены за влажным от сырости столбом.
     - Я подожду, я подожду, идите одни!
     Нумида ударил в дверь.
     - Открывай!
     - Нет, никому.
     - Великий властелин земли и моря приказывает тебе!
     Серая физиономия тюремщика появилась в дверях, освещенная светом факела. Эпафродит распахнул плащ, и тот остолбенел, потрясенный сверканием роскошного одеяния.
     - Ты большой человек, - поклонился тюремщик, - но ты не самодержец! Не могу.
     - Читай!
     Эпафродит извлек из серебряной трубки пергамен с подписью Юстиниана, содержащий императорское дозволение видеть Ориона.
     Плохо умел читать тюремщик, однако руку деспота он узнал.
     Он поклонился до земли и снял ключи.
     - Чтоб ты не сомневался, вот тебе еще одно доказательство! Узнаешь перстень?
     - Августы? - разинул тот рот и поклонился снова, на сей раз перстню.
     Заскрипели резные ключи, загремели засовы, завизжали первые двери, заскрежетали вторые и третьи.
     - Только ты, господин, иди один, о нем, - он указал на Нумиду, - не написано.
     - Хорошо, пойду только я, - ответил Эпафродит и взял факел у Нумиды, многозначительно посмотрев на него.
     Душа грека замерла от волнения. Тонкий нос его даже не ощутил жуткого смрада, хлынувшего из темницы. Один шаг до победы, одна минута, быстрая и решающая. Эпафродит вдруг почувствовал силу в своей старой и дряблой руке, он готов был схватить нож и вонзить его в грудь любому, кто встанет на его пути.
     Увидев Истока, грек побледнел. Губы его задрожали, глаза защипало от слез. Грохнула цепь, - это исток шевельнулся, чтоб посмотреть на вошедшего. Тьма была в его глазах, жалкое безумие отражалось в них.
     Эпафродит встал посреди темницы, факел трепетал в его руке, он не мог выдавить из себя ни единого слова.
     В этот момент за дверью раздался шум, на пол рухнуло что-то тяжелое. В темницу вбежал Нумида, его туника была в пятнах крови.
     Исток встрепенулся, он узнал Нумиду, узнал Эпафродита. Сложив на груди окованные руки, он поднялся и глухо, как из могилы, произнес:
     - О боги! Спасите меня! Помогите, молю богом вашим Христом!
     Когда Нумида увидел своего любимого господина, прикованного к кормушке, разглядел его изможденное и потемневшее лицо, он зарыдал во весь голос, повалился к его ногам и стал целовать окровавленные лодыжки, рассеченные железной скобой.
     - Быстрей, Нумида! - командовал Эпафродит.
     Привыкший к шелку и бархату, к мягким перинам и благовонным покоям, грек опустился на колени в нечистоты возле Истока. Нумида извлек из-за пазухи и проворно размотал сверток со стальным инструментом.
     Заскрипели, заскрежетали пилы. У изнеженного торговца по умащенному лицу заструился пот. Но он не прекращал работы. Гремело и скрежетало железо на обручах вокруг запястий, на лодыжках. Медленно вгрызались в металл пилы, нехотя поддавались оковы, с дикой силой разрывал их Нумида; вот уже освобождена одна нога, правая, потом левая, за ней руки. Исток поднял и вытянул их. Захрустели застывшие и онемевшие суставы. Принялись за обруч на шее. Он был слишком толст. Время летело.
     - Оставьте обруч! - сказал Исток.
     В нем пробудились силы, которые порождает борьба не на жизнь, а на смерть. Он взялся за ослабевшую теперь цепь, которой был прикован к кормушке, онемевшие было мускулы на ногах ожили и напряглись, он согнулся, жилы на шее вздулись.
     - Не выйдет, перепиливай цепь! - крикнул Эпафродит.
     И тогда раздался треск, слабое звено уступило, и Исток вырвался на середину каземата, держа в дрожащей руке обрывок цепи, идущей к обручу на шее. Колени его подогнулись, и он рухнул на сырой пол.
     Снова полез Нумида за пазуху, теперь за флаконом с арабской водкой. С трудом Исток поднес ее к губам и выпил. Силы вернулись к нему, и он быстро встал без чьей-либо помощи.
     - Бежим! - воскликнул Эпафродит, хватая факел, укрепленный на грязном полу.
     Он поспешил по каменной лестнице, Исток за ним, придерживая рукой цепь, чтоб она не громыхала. У дверей все осторожно обошли лужу крови. Лишь Эпафродит бросил беглый взгляд на труп тюремщика, лежавшего на спине с выпученными глазами. В груди его торчал нож Нумиды. Ужас охватил грека, и он побежал так быстро, что чуть не погасил факел.
     Когда они добрались до того места, где в страхе жался к стене Спиридион, Эпафродит крикнул:
     - Запирай!
     - Не успею! Бежим!
     Как испуганное животное, чуть ли не на четвереньках мчался Спиридион по кривым переходам и лестницам. Эпафродиту показалось, что обратная дорога длиннее, коридоры - уже, а ступеньки - более скользкие. Он испуганно взглянул на евнуха.
     - Ты ошибся, Спиридион! Это не тот путь.
     - Не бойся, он укромнее и безопаснее.
     Тут только грек заметил тяжелый мешок на спине евнуха. Он собирался было спросить, что в мешке, но не успел.
     Совершенно неожиданно они очутились за стеной, в густой заросли миртовых кустов.
     Спиридион взял факел, рукой погасил пламя и швырнул его в кусты.
     - Где мы? - спросил Эпафродит.
     Спиридион приложил палец к губам, потом поднял его и прошептал:
     - Феодора!
     Потайными путями он вывел их под самое окно императрицы, выходившее в сад.
     Несколько бесшумных шагов, и они снова на знакомой тропинке у двери, через которую вошли. Солдат, стоявший как изваяние, заметив их, тихо повернулся и последовал за ними. Они подошли ко второму часовому, тот тоже присоединился к ним. И трижды еще, пока они пробирались к берегу, от темных кустов отделялись тени и послушно, словно их направляла колдовская сила, следовали за беглецами.
     В темноте засветились белые колонки на лестнице, ведущей к воде, Эпафродит вполголоса произнес:
     - Слава тебе, Христос-спаситель!
     Но в это мгновение раздались громкие шаги, в темноте сверкнул меч, и по саду разнесся голос начальника стражи:
     - Стой! Кто идет!
     Они наткнулись на офицера, который в неурочный час вышел в сад проверять караулы.
     Эпафродит отскочил в сторону, меч просвистел в воздухе, никого не задев. Молнией взвилась ослепительная стальная лента, чтоб поразить Истока, который в одной тунике шел за Эпафродитом. Но из кустов мгновенно выросли темные фигуры рабов Эпафродита, которые, приплыв в большой ладье, на всякий случай ожидали в засаде. Они напали на офицера и сбили его с ног.
     - Скорей! - крикнул Эпафродит и потянул за собой по ступенькам Истока. Вместе с ними в лодку вскочили Нумида и Спиридион.
     - Навались!
     Лодка заплясала на волнах.
     Начальник стражи звал на помощь. Беглецы слышали топот солдат, спешивших к нему с разных концов обширного сада. Зазвенела сталь, хрустнули шлемы, раздались вопли, треск, послышались звуки падающих тел, всплеск воды. Пятеро воинов-славинов, которые впустили Эпафродита, а потом последовали за ним, чтоб бежать вместе с Истоком, пришли на помощь храбрым рабам.
     Исток дрожал от желания самому вмешаться в схватку. Пальцы его правой руки судорожно сжимались, будто искали рукоятку меча, но натыкались лишь на обрывок цепи, свисавшей с шеи.
     Все молчали в тревоге. Эпафродит прислушивался, пытаясь по звукам определить исход боя. Удары доносились реже, крик утих, до его ушей долетели лишь громкие стоны.
     - Победа! - первым произнес Нумида.
     - Греби! - резко приказал Эпафродит.
     Нумида схватил весло и стал помогать могучему гребцу.
     Лодка помчалась, как речная форель.
     Когда все затихло, Исток склонился к руке Эпафродита и поднес ее у губам. Горькие слезы выкатились из глаз воина.
     - Господин, долг мой велик!
     - Я просто заплатил тебе свой!
     Исток еще раз поцеловал ему руку, помолчал и дрожащим голосом спросил:
     - А где Ирина?
     Вся душа его, вся жизнь стояли за этими словами.
     - Она спасена, Исток! Ее нет в Константинополе!
     Колени Истока коснулись дна лодки, и он положил голову на мягкую одежду Эпафродита.
     - Христос пусть заплатит тебе, я принесу за тебя жертвы богам - сам я не в силах тебя отблагодарить!
     Грек растрогался. Обеими руками он приподнял голову юноши.
     - Исток, как родную дочь я люблю Ирину, как жемчуг буду беречь ее для тебя. Не спрашивай, где она. Ибо сердце твое позабудет обо всем и ты последуешь за ней - на погибель. Клянусь Христом, ты скоро обнимешь ее. Верь Эпафродиту. Она достойна божьей любви, и ее хранит господь!
     - Ее хранит господь... - задумчиво, и веря и сомневаясь, повторил Исток его последние слова.
     Они умолкли. На лицах их было выражение таинственности и надежды.
     Лишь один Нумида радостно улыбался и внимательно следил за большим челном.
     Наконец они подошли к пристани Эпафродита. Нумида смотрел назад, пронзая взглядом ночную тьму.
     - Подходят, - громко произнес он, пока остальные высаживались на берег.
     Только тогда зашевелился на дне лодки скорчившийся там Спиридион. Зубы его стучали от пережитого испуга, он судорожно прижимал к себе мешок с деньгами.
     - Плати, господин! - были первые его слова.
     - Как ты теперь вернешься? Зачем ты сел в лодку?
     - Плати, господин, плати, и я убегу!
     - Убежишь? - изумился Эпафродит.
     - Не могу я возвратиться назад, не смею. Пока ты освобождал Истока от цепей, я увидел смерть. И побежал за деньгами, которые накопил с таким трудом. - Он теснее прижал к себе мешок. - Да, я убегу! Заплати мне, господин! Тысячу, как ты сказал, тысячу золотых!
     - Ты получишь их, получишь даже больше. Хочешь ехать со мной?
     - Окажи мне милость, с охотой!
     - Нумида, посади Спиридиона на парусник! Там ты получишь деньги.
     Подоспел большой челн, который гребцы гнали с бешеной скоростью. Несколько рабов погибло. Из воинов-славинов никто не был даже ранен.
     - Быстрее на коней!
     Все поспешили к конюшням. Там их уже поджидали пятнадцать отборных палатинцев-славинов в великолепном убранстве. Двадцать два оседланных и взнузданных коня храпели и рыли копытами землю.
     Среди всадников был и Радован. На голове его сверкал позолоченный шлем, на груди сиял серебряный доспех.
     Эпафродит весело улыбался старику, увидев его в боевом снаряжении.
     Заметив Истока, бледного, в истлевшей тунике, с цепью на шее, Радован кинулся к нему и слабыми руками прижал его к сердцу; задыхаясь от слез, он шептал:
     - Исток, Исток, сын мой! Как трудно было мне спасти тебя...
     Не прошло и несколько минут, как на Истоке уже были доспехи магистра педитум, золотой орел горел на его груди, а на поясе рядом с мечом висел маленький мешочек с камешками из шлема Хильбудия. Хоть и торопился Исток, но не позабыл про него.
     По граниту Средней улицы зацокали подковы, а у Адрианопольских ворот Исток, магистр педитум, прокричал пароль, который сообщили ему бежавшие с ним палатинцы.