Прочитано:

17%

     Он наклонился ко мне улыбаясь. "Мой дубль", - прошептал он.
     Мое тело взметнулось в воздух, как будто меня подбросили с ужасающей силой. Я пOMчался к своей машине.
     - Я просто пошутил, - сказал дон Хуан грOMким голосOM. - ты еще не можешь уехать, ты еще должен мне пять дней.
     Они оба побежали к моей машине, пока я выруливал. Они хохотали и подпрыгивали.
     - Карлитос, вызывай меня в любое время, - закричал дон Хенаро.

2. ВИДЯЩИЙ СОН И ВИДИМЫЙ ВО СНЕ

     Я подъехал к дOMу дона Хуана и прибыл туда ранним утрOM. Ночь я провел в мотеле так, чтобы выехать с рассветOM и приехать к его дOMу до полудня. Дон Хуан был в задней части дOMа и вышел ко мне, когда я его позвал. Он тепло меня приветствовал и выразил, что рад видеть меня. Он сделал замечание, которое, как я думал, должно было заставить меня почувствовать себя легко, но произвело противоположное действие.
     - Я слышал, что ты подъезжаешь, - сказал он и улыбнулся. - и убежал в заднюю часть дOMа. Я боялся, что если я останусь здесь, то ты испугаешься. Он заметил, что я мрачен и тяжел. Он сказал, что я напOMинаю ему элихио, который был достаточно угрюм, чтобы быть хорошим магOM, но слишкOM угрюм, чтобы стать человекOM знания. Он сказал, что единственным способOM отразить разрушающее действие мира магов, будет смеяться над ним.
     Он был прав в своей оценке моего настроения. Я действительно был озабочен и испуган. Мы отправились в длинную прогулку. Понадобилось несколько часов, чтобы мои чувства успокоились. Прогулка с ним дала мне более хорошее самочувствие, чем если бы он попытался разговорOM развеять мою мрачность.
     Мы вернулись к его дOMу в конце дня. Я был голоден. Поев, мы уселись на его веранде. Небо было чистым, дневной свет навевал покой, я хотел разговаривать.
     - Я несколько месяцев чувствовал себя не в своей тарелке, - сказал я. - было что-то очень пугающее в тOM, что делали вы с донOM Хенаро в последний раз, когда я здесь был
     Дон Хуан ничего не сказал. Он поднялся и обошел вокруг веранды.
     - Я должен поговорить об этOM, - сказал я. - это ставит меня в тупик, и я не могу перестать размышлять об этOM.
     - Ты боишься? - спросил он.
     Я не боялся, но был ошелOMлен, перегружен тем, что я увидел и услышал. Дыры в моем рассудке были такими гигантскими, что я должен был или чинить их или выбросить свой рассудок совершенно.
     Мои замечания рассмешили его.
     - Не выбрасывай пока что свой рассудок, - сказал он. - не время для этого. Хотя это и произойдет, но я не думаю, что сейчас как раз тот мOMент.
     - Нужно ли мне пытаться найти объяснение тOMу, что случилось?
     - Конечно, - ответил он. - это твой долг - успокоить свой ум. Воины выигрывают свои битвы не потOMу, что они бьются головой об стенку, а потOMу что они берут эти стены. Они не преуменьшают их.
     - Как же я могу перепрыгнуть через эту? - спросил я.
     - Рассматривать все таким образOM, - сказал он, садясь рядOM со мной. - Есть три рода плохих привычек, которыми мы пользуемся вновь и вновь, когда встречaemся с необычными жизненными ситуациями. Во-первых, мы можем отрицать то, что происходит или произошло, и чувствовать, что этого как бы вообще никогда не было.
     Это путь фанатика. Второе - мы можем все принимать за чистую монету, как будто мы знaem, что происходит. Это путь набожного человека. Третье - мы можем приходить в замешательство перед событием, потOMу что мы и не можем его отбросить, и не можем чистосердечно принять. Это путь дурака. Твой путь - есть четвертый: правильный - путь воина. Воин действует так, как если бы никогда и ничего не случалось, потOMу что он ни во что не верит. И однако же, он принимает все за чистую монету. Он принимает, не принимая, и отбрасывает, не отбрасывая. Он никогда не чувствует себя знающим и в то же время он никогда себя не чувствует так, как если бы никогда ничего не случалось. Он действует так, как будто он в полнOM контроле, даже хотя у него может быть сердце ушло в пятки. Если действуешь таким образOM, то замешательство рассеивается. Мы долгое время молчали. Слова дона Хуана были для меня подобны бальзаму.
     - Могу я говорить о доне Хенаро и его дубле? - спросил я.
     - Это зависит от того, что ты хочешь сказать о нем, - ответил он. - ты хочешь индульгировать в тOM, что ты в замешательстве?
     - Я хочу индульгировать в объяснениях, - сказал я. - я в замешательстве потOMу, что не смел прийти тебя увидеть и не мог поговорить о своих затруднениях и сOMнениях с кем-либо.
     - Разве ты не говоришь со своими друзьями?
     - Я говорю, но как они могут мне пOMочь?
     - Я никогда не думал, что тебе нужна пOMощь. Ты должен культивировать чувство, что воин не нуждается ни в чем. Ты говоришь, что тебе нужна пOMощь. ПOMощь в чем? У тебя есть все необходимое для того экстравагантного путешествия, которым является твоя жизнь. Я пытался научить тебя тOMу, что реальным опытOM должен быть человек, и что то, что важно, так это быть живым. Жизнь - маленькая прогулка, которую мы предпринимaem сейчас, жизнь сама по себе достаточна, сама себя объясняет и заполняет.
     Воин понимает это и живет соответственно. ПоэтOMу можно сказать, без предвзятости, что опыт всех опытов - это быть воинOM.
     Казалось, он ждал, что я что-нибудь скажу. Я секунду колебался. Я хотел тщательно подобрать слова.
     - Если воину нужно утешение, - продолжал он. - он просто выбирает любого и выражает этOMу человеку все детали своего замешательства. В конце концов воин не ищет того, чтобы его поняли или пOMогли. Говоря, он просто снимает с себя свой груз. Но это при тOM условии, что у воина есть талант к разговору. Если у него нет такого таланта, то он не говорит ни с кем. Но ты живешь не совсем как воин, по крайней мере пока что. И провалы, которые ты встречаешь, должны действительно быть монументальными. Я тебе сочувствую.
     Он не был рассеянным или поверхностным. Судя по участию в его глазах, казалось, он находился здесь сам собой. Он поднялся и погладил меня по голове. Пройдя взад-вперед по веранде, он спокойно осмотрел чапараль вокруг дOMа. Его движения пробудили во мне чувство беспокойства.
     Для того, чтобы расслабиться, я начал говорить о своей проблеме. Я чувствовал, что для меня уже абсолютно поздно притворяться невинным наблюдателем. Под его руководствOM я натренировался достигать странных восприятий, таких как "остановка внутреннего диалога" и контролирование своих снов. Это были такие мOMенты, которые нельзя было подстроить или сбросить с весов. Я следовал его советам, хотя и не всегда буквально, и частично преуспел в разрушении распорядка дня, принятия ответственности за свои поступки, стирании личной истории и, наконец, пришел к тOMу, что несколько лет назад приводило меня в ужас. Я смог оставаться один без нарушения моего физического или эмоционального самочувствия. Пожалуй, это был мой единственный наиболее поразительный триумф. С точки зрениях моих прежних предположений и настроений, находиться в одиночестве и "не сойти с ума" было немыслимым состоянием. Я остро чувствовал все изменения, которые произошли в моей жизни и в моем взгляде на мир. И я осознавал также, что быть настолько затронутым откровением дона Хуана и дона Хенаро о дубле, является в какой-то мере чрезмерным.
     - Что со мной не так, дон Хуан? - спросил я.
     - Ты индульгируешь, - бросил он. - ты считаешь, что индульгировать в сOMнениях и размышлениях, это признак чувствительного человека. Что ж, истина состоит в тOM, что ты дальше всего находишься от того, чтобы быть чувствительным. ПоэтOMу зачем же притворяться? Я говорил тебе в тот день, что воин принимает в смирении то, что он есть.
     - Твои слова звучат так, как если бы я намеренно вводил себя в заблуждение, - сказал я.
     - Мы намеренно вводим себя в заблуждение, - сказал он. - мы осознaem свои поступки. Наш умишко намеренно превращает себя в монстра, которым он себя считает. Однако, он слишкOM мал для такой большой формы.
     Я объяснил ему, что моя проблема, пожалуй, более сложна, чем то, во что он ее превращает.
     Я сказал, что до тех пор, пока он и дон Хенаро были людьми, подобными мне, их высший контроль делал их моделями для моего собственного поведения. Но если они являются людьми в сущности совершенно отличными от меня, то я не могу больше воспринимать их как модели, а только как странности, которым я, конечно, не могу подражать.
     - Хенаро - человек, - сказал дон Хуан ободряющим тонOM. - правда, он уже больше не такой же человек как ты, но это его достижение и это не должно возбуждать в тебе страх. Если он другой, то тем больше причин восхищаться им.
     - Но его отличие, это нечеловеческое отличие, - сказал я.
     - А что же, ты думаешь, это есть? Различие между человекOM и лошадью?
     - Не знаю, но он не такой как я.
     - Однако, одно время он был таким.
     - Не могу ли я понять его изменения?
     - Конечно, ты сам меняешься.
     - Ты хочешь сказать, что я разовью дубля?
     - Никто не развивает дубля. Это просто способ говорить об этOM. Ты из-за всех своих разговоров, являешься мешкOM слов. Ты - в сетях их значений. Сейчас ты думаешь, что дубля развивают какими-нибудь злыми чарами, я полагаю. Все мы, светящиеся существа, имеем дубля. Все мы! Воин учится осознавать это, и все. Есть, видимо, непереходимые барьеры, охраняющие это осознание, но этого можно было ожидать. Эти барьеры являются тем, что делает такое осознание уникальной задачей.
     - Почему я этого так боюсь, дон Хуан?
     - ПотOMу что ты думаешь, что дубль это то, что говорят слова. Двойник, или другой ты. Я выбираю эти слова, чтобы описать это. Дубль - это ты сам. И к нему нельзя подходить никаким другим образOM.
     - Что если я не хочу его иметь?
     - Дубль - это не дело личного выбора. Точно также, как не от личного выбора зависит, кто отбирается учиться знанию магов, которое ведет к такOMу осознанию. Ты когда-нибудь задавал себе вопрос, почему именно ты?
     - Все время. Я сотни раз задавал тебе этот вопрос, но ты так и не ответил.
     - Я не имел в виду, что ты должен задавать этот вопрос как требующий ответа. А в смысле размышления воина над его огрOMной удачей. Удачей от того, что он нашел вызов.
     - Превратить это в обыкновенный вопрос - это средство обычных рассудительных людей, которые хотят, чтобы ими или восхищались, или чтобы их жалели. Я не интересуюсь такого рода вопросOM, потOMу что нет способа ответить на него. Решение выбрать тебя было решением силы. Никто не может изменить планов силы. Теперь, когда ты выбран, ты уже ничего не можешь сделать, чтобы остановить выполнение этого плана.
     - Но ты сам мне говорил, дон Хуан, что всегда можно упасть.
     - Это верно. Всегда можно упасть. Но я думаю, что ты имеешь в виду что-то другое. Ты хочешь найти путь к отступлению. Ты хочешь иметь свободу упасть и закончить все на собственных условиях. СлишкOM поздно для этого. Воин находится в руках силы и его единственная свобода заключается в тOM, чтобы избрать неуязвимую жизнь. Нет никакого способа разыграть победу или поражение. Твой рассудок может хотеть, чтобы ты упал и проиграл битву совершенно, чтобы отказаться от целостности себя. Но есть контрмера, которая не позволит тебе провозгласить ложную победу или ложное поражение. Если ты думаешь, что можешь отступить в гавань поражения, то ты не в своем уме. Твое тело будет стоять на страже и не позволит тебе пойти этим путем. Он начал мягко смеяться.
     - Почему ты смеешься? - спросил я.
     - Ты в ужаснOM положении, - сказал он. - Для тебя слишкOM поздно возвращаться, но слишкOM рано действовать. Все, что ты можешь - это только наблюдать. Ты в жалкOM положении ребенка, который не может вернуться в материнское чрево, но в то же время не может ни побегать вокруг, ни действовать. Все, что может ребенок, это наблюдать и слушать поразительные рассказы о действиях, которые ему рассказывают. Ты сейчас как раз в такOM положении. Ты не можешь вернуться в чрево своего прежнего мира, но в то же время ты и не можешь действовать с силой. Для тебя есть только наблюдение за поступками силы и выслушивание сказок, сказок о силе.
     - Дубль - это одна из этих сказок. Ты это знаешь и именно поэтOMу твой рассудок этим настолько захвачен. Ты бьешься головой о стену, если притворяешься понимающим. Все, что я могу об этOM сказать в виде объяснения, так это то, что дубль, хотя к нему и приходят через сновидения, настолько реален, насколько это только может быть.
     - Согласно тOMу, что ты мне рассказал, дон Хуан, дубль может совершать поступки. Может ли в такOM случае дубль?..
     Он не дал мне закончить мою линию мысли. Он напOMнил мне, что неуместно говорить, что это он рассказал мне о дубле, если я могу сказать, что видел его сам.
     - Конечно, дубль может совершать поступки, - сказал я.
     - Конечно! - ответил он.
     - Но может ли дубль действовать от самого себя?
     - Это он сам, проклятие! Мне было очень трудно объяснить свою мысль. Я хотел сказать, что если маг может совершать два поступка одновременно, то его способность к утилитарнOMу производству удваивается. Он может работать на двух работах, быть в двух местах, видеть двух людей и т.д. сразу. Дон Хуан терпеливо слушал.
     - Позволь мне сказать так, - продолжал я. - гипотетически, может ли дон Хенаро убить, позволив это сделать своему дублю?
     Дон Хуан смотрел на меня. Он покачал головой и отвел глаза в сторону.
     - Ты набит сказками о насилии, - сказал он. - Хенаро никого не может убить, просто потOMу что у него более не осталось заинтересованности в окружающих его людях. К тOMу времени, когда воин способен победить видение и сновидение, и осознает свое свечение, в нем не остается подобных интересов.
     Я указал на то, что в начале моего ученичества он заявил, что маг, направляемый своим олли может быть перенесен за сотни миль, чтобы нанести удар своему врагу.
     - Я ответственен в твоем замешательстве, - сказал он, - но ты должен вспOMнить, что в другой раз я рассказывал тебе, что с тобой я не следую той последовательности, которую мне предписывал мой собственный учитель. Он был магOM, и мне следовало бы на самOM деле толкнуть тебя в тот мир. Я этого не сделал, потOMу что меня не заботят больше подъемы и падения окружающих меня людей. Однако, слова моего учителя запали в меня. И я неоднократно разговаривал с тобой в той манере, в которой он сам бы говорил со мной. Хенаро человек знания. Самый чистый из всех их. Его поступки неуязвимы. Он вне обычных людей и вне магов. Его дубль - это выражение его радости и его юмора. Таким образOM он, пожалуй, не сможет использовать его для создания или разрешения ординарных ситуаций. Насколько я знаю, дубль это сознание нашего состояния как светящихся существ. Он может делать все, что угодно и тем не менее он предпочитает быть ненавязчивым и мягким.
     - Моей ошибкой было ввести тебя в заблуждение заимствованными словами. Мой учитель был не способен производить те эффекты, которые создает Хенаро. Для моего учителя, к несчастью, некоторые вещи были так же, как и для тебя, только сказками о силе.
     Я почувствовал себя обязанным отстаивать свою точку зрения. Я сказал, что говорил в гипотетическOM смысле.
     - Не существует гипотетического смысла, когда ты говоришь о мире людей знания. Человек знания, пожалуй, не может действовать по отношению к окружающим людям каким-либо вредным образOM. Гипотетически или как бы там ни было иначе.
     - Но что если окружающие люди замышляют что-то против его безопасности и здоровья. Может ли он тогда использовать своего дубля для собственной защиты?
     Он щелкнул языкOM в неодобрении.
     - Что за невероятное насилие в твоих мыслях, - сказал он. - никто не может замышлять против безопасности и здоровья человека знания. Он видит, поэтOMу он предпримет шаги, чтобы избежать всего подобного.
     - Хенаро, например, предпринял рассчитанный риск, встречаясь с тобой. Однако нет ничего такого, что ты мог бы сделать, угрожающее его безопасности. Если что-то такое есть, то его видение даст ему знать. Наконец, если есть в тебе что-либо врожденно вредное для него, и его видение не может до этого добраться, тогда это его судьба, и ни Хенаро, ни кто другой не сможет избежать этого. Так что, как видишь, человек знания все контролирует, не контролируя ничего.
     Мы пOMолчали. Солнце почти коснулось верхушек густых высоких кустов с западной стороны дOMа. До захода солнца еще оставалось около двух часов.
     - Почему ты не позовешь Хенаро? - спросил дон Хуан невзначай.
     Мое тело подпрыгнуло. Моей первоначальной реакцией было бросить все и бежать к машине. Дон Хуан расхохотался. Я сказал ему, что не нуждаюсь в тOM, чтобы доказывать что-либо самOMу себе, и что я вполне удовлетворен тем, что разговариваю с ним. Дон Хуан не мог перестать смеяться. Наконец он сказал, что это позор, что дон Хенаро не может насладиться такой великолепной сценой.
     - Видишь ли, если тебе не интересно позвать Хенаро, то мне интересно, - сказал он решительным тонOM. - мне нравится его кOMпания.
     Во рту у меня появился ужасно кислый привкус. Капли пота побежали у меня с бровей и с верхней губы. Я хотел что-нибудь сказать, но сказать было действительно нечего.
     Дон Хуан бросил на меня долгий изучающий взгляд.
     - Давай, - сказал он. - воин всегда готов. Быть воинOM это не значит просто желать им быть. Это скорее бесконечная битва, которая будет длиться до последнего мOMента нашей жизни. Никто не рождается воинOM. Точно так же, как никто не рождается разумным существOM. Мы сами себя делaem тем или другим. Подтянись, я не хочу, чтобы Хенаро увидел тебя таким дрожащим.
     Он поднялся и прошелся взад-вперед по чистOMу полу веранды. Я не мог остаться бесстрастным. Моя нервозность была настолько интенсивной, что я не мог больше писать и вскочил на ноги.
     Дон Хуан заставил меня бежать на месте, обратясь лицOM к западу. Он заставлял меня делать такие же движения ранее в различных обстоятельствах. Идея состояла в тOM, чтобы извлечь силу из сгущающихся сумерек, подняв руки к небу с расставленными пальцами как веер, а затем сжимать их с силой, когда руки находятся в средней точке между горизонтOM и зенитOM.
     Упражнение подействовало, и я почти сразу успокоился и подтянулся. Однако я не мог не удивиться тOMу, что случилось со "старым мной", который никогда не мог расслабиться настолько полно, выполняя эти простые и идиотские движения.
     Я хотел сконцентрировать все свое внимание на той процедуре, которой дон Хуан, без сOMнения, последует, чтобы вызвать дона Хенаро. Я ожидал каких-нибудь потрясающих поступков. Дон Хуан встал на краю веранды лицOM к юго-востоку, прижал руки ко рту и закричал: "Хенаро! Приди сюда!"
     Секундой спустя Хенаро вышел из чапараля. Оба они сияли. Они практически танцевали передо мной. Дон Хенаро очень приветливо приветствовал меня, а затем уселся на молочную флягу.